Роман Богословский: "Война и мир" есть
доказательство существования Бога"

В мае 2016 вышла третья книга писателя Романа Богословского – Трубач у врат зари. Я её прочитал и задал Роману вопросы, возникшие по ходу чтения - получилось вот такое интервью. Однако разговор вышел за рамки новой книги, и мы поговорили также о писательском труде, музыке и общественной жизни.
— Роман, в книге всё очень узнаваемо, вплоть до мельчайших деталей, сразу становится понятно, что ты представил самого себя, пишешь о себе, в центре внимания твоя жизнь и то, что происходило с тобой в данный отрезок времени. Почему именно такое решение ты принял?
— Моё видение было именно таким: всё нужно излагать от первого лица, честно сказать: да, я был вот таким. Посмотрите и почитайте, хотите ли вы себе такого настоящего и будущего? Хотите ли вы такого своим детям?
— То есть ты написал книгу, чтобы поделиться своим опытом?
— Нет, написал я, чтобы освободиться от внутреннего груза, «тяжести невысказанного».
— А можно ли сказать, что писательство является своеобразной терапией, и когда пишешь, ты разрешаешь какие-то свои внутренние противоречия?
— С одной стороны, да. С другой… нужно нести ответственность перед читателем и не «заливать» его своими проблемами, ему ведь и своих хватает. Литература, она не совсем для этого. Писатель должен освободиться, а читатель взять что-то полезное для себя. Если ты будешь лить «мешанину», тебе очень быстро перестанут доверять и читать твои книги.
— И как же соблюсти эту меру?
— Это нужно чувствовать, настроить свой личный барометр. Тогда ты и почувствуешь: ага, здесь я хватил лишку. Я думаю, я хватил лишку в некоторых местах, пестовал свой эгоизм описывая галлюцинации и свой мистический опыт. Должен быть баланс между всем этим и реалистическим повествованием.
— А Трубач у врат зари – это повесть или роман?
— Грань между повестью и романом сейчас стёрлась. Роман в классической литературе XIX столетия представляет собой несколько сюжетных линий, впоследствии соединяющихся в одну. А в повести одна сюжетная линия, пусть с какими-то отступлениями, но одна. Поэтому, если мерить по «классической» шкале, то «Трубач» - это повесть. «Мёртвые души» - поэма, а «Евгений Онегин» - роман в стихах – это всё очень относительно, тем более сейчас, когда всё меняется со скоростью света.
— А как бы ты определил главную эмоцию «Трубача»?
— Отчаяние. Я вспоминаю свои чувства в тот период – какое-то постоянное предчувствие катастрофы, одиночество, несмотря на то, что вокруг веселье и толпы народа. Вообще состояния такого рода способны рождать отличную литературу. Но это не значит, что переносить их легко.
— Роман, в интервью Светлане Мелешко ты говорил, что твоё мировоззрение ближе к почвенникам. Как ты оцениваешь с этой точки зрения нынешний политический курс? Насколько он является почвенническим?
— Как показали последние выборы, все вместе либеральные партии набрали три с лишним процента. Либеральным наш курс никак не назовёшь, у нас вообще нет никакого либерализма, кроме как в фейсбуке и твиттере. Эти три процента там сидят, чем-то возмущаются и что-то хотят доказать. У нас есть либералы системные, те, что представляют прослойку между президентом и народом – правительство Медведева считается либеральным, поскольку как бы тянет в сторону либерализма, оперируя понятиями «бизнес», «инновации», «новые площадки», «Сколково». Это внешние признаки либерализма, так называемый либерализм, встроенный в структуру власти. Оппозиционный либерализм был очень пёстрым, начиная с Болотной в 2012 году, но сейчас, и выборы это показали, у нас вновь построена империя досоветского, смешанного с советским, типа, без перегибов, но, тем не менее, это империя со всеми её атрибутами: наверху император, а под ним выстроена пирамида из всех остальных институтов, учреждений, партий. И народ, голосуя за Единую Россию, просто голосовал за президента. За человека, который присоединил Крым, который, как транслируется с экрана телевизора, сплотил нацию и не даёт ей развалиться, противостоит внешним угрозам. Более того, я анализировал агитационные материалы различных партий, и во всех прослеживается одно и то же: можно ругать кого угодно, правительство в том числе, но президента все они поддерживают. Все эти партии сами, если так можно выразиться, проголосовали за президента, сделали его культовой фигурой.
— Переключимся немного. Что такое осень для тебя? Осень Богословского – это что? Или для тебя это не важно?
— Нет, это очень важно. Это любимейшее… даже не время года, а явление. Оно мне очень близко. Внутренне я испытываю те же ощущения от осени, какие я испытывал в молодости от знакомства с первыми альбомами различных меланхолично-депрессивных групп. Это и какая-то тоска, страшная, раздирающая, и в то же время пьянящая радость, ощущение, что ты человек, что ты живёшь; хочется обнять воздух вместе с небом, заключить это в своих объятиях, тут же расплакаться и рассмеяться. Такая вот палитра. Именно осень, ранняя, октябрь, часть ноября. Писать можно в любое время года, это не важно, а вот выйти на улицу и отдаться осени – это очень мне нравится.
— Роман, вернёмся к «Трубачу». Ты сказал, что в книге очень мало вымышленных персонажей, событий, а разговор с батюшкой был на самом деле? И он был именно таким, как ты об этом рассказываешь?
— Да, он был на самом деле. Просто этот разговор больше, нежели в книге, походил на обычный разговор священника с молодыми людьми. А в книге в его уста я вложил те слова, которые, по моим представлениям, было бы лучше, чтобы он сказал. Но я не соврал, это была равноценная замена: тот, что беседовал с нами в жизни, тоже был очень образованный, знал философов, цитировал Сократа, но мне хотелось, чтобы в книге он с нами разговаривал о музыке и музыкантах, потому что всю жизнь я постоянно был погружён в музыку, в её слушание, играл и пел, и проанализировав на собственном опыте почему на самом деле происходят разного рода недопонимания, построил этот диалог. Если бы мы пристально ко всему относились, начиная со своих детей и заканчивая всем остальным, жизнь наша была бы совсем другой. Если бы мы понимали что откуда берётся, что откуда вырастает, что явление не просто в воздухе повисло-образовалось… мы бы жили в раю.
— А как же художественный вымысел?
— Художественный вымысел – это альтернативная реальность, которая, однако, живёт по таким же законам, как и реальность. Там тоже есть плохие и хорошие, злые и добрые. Вот Война и мир – художественное произведение вымышленное, но все персонажи списаны с реальных людей, события войны 1812 года происходили именно так, а не иначе. Я вообще считаю, что «Война и мир» просто доказывает существование Бога.
— Каким образом?
— Если внимательно посмотреть, все события в этом большом произведении происходят вопреки тому, что хотят люди. Кутузов спит на совещании, потому что понимает, что всё равно всё произойдёт не так как они «насовещают». В книге полно таких эпизодов, когда отдаётся указание или приказ, и получателями это интерпретируется по-своему; потом вообще оказывается, что не было никакого приказа. В итоге солдаты не пошли, куда должны были пойти, не случилось боя, который должен был случиться. Толстой своим гением в каждый эпизод и в каждую ситуацию ввёл силу, которая, собственно, и определяет развитие событий вопреки всем людским обсуждениям, переговорам. Вообще непонятно почему сложилось именно так, как сложилось. Все вопреки. Нет чётких граней, структур, рубежей. Бог в каждой строчке! Говорю атеистам: возьмите и прочитайте «Войну и мир», больше ничего не надо.
comments powered by HyperComments
Made on
Tilda