— Я учился в политехе, чтобы не огорчать родителей. У нас из поколения в поколение все инженеры, а меня пропёрло быть художником. И хотя политех я заканчивал для родителей, но нисколько не пожалел об этом, поскольку встретил там совершенно креативных людей, будущих художников, артистов, и вообще со всего нашего потока только три человека по специальности работают, а остальные представляют весь спектр профессий, в том числе и креативных. В частности, на втором курсе к нам пришла Инна Меркеш, тогда она была Инна Крестьянинова, сейчас в Иерусалиме живёт, достаточно известный художник-фотограф. Ещё один, с которым мы дружили с детства, Дмитрий Коновалов, не очень понятно с его именем, в Липецке он назывался Вадик, в Москве он оказался Митей, а кто он на самом деле, совершенно непонятно. Я до сих пор встречаю его престарелых грустных родителей, которые просто не знают, что произошло с их сыном. Он был очень радикальных взглядов, и на заре перестройки уехал в Америку. Сначала писал о том, что вроде неплохо устроился. А потом пропал. Были ещё персоны, связанные с театром. В результате я набрался там всего чего угодно, только не технической грамотности. И выпустился сначала в армию, а потом уже чётко в художники.

— Нет, равно как я паял приёмнички, рисовал каких-то оленей и посылал на конкурс в «Мурзилку», собирал коллекцию насекомых, морских животных – доминирующего увлечения не было. Слом произошёл в 9 классе. Думаю, что повлияли юношеские душевные травмы личного характера, я был очень впечатлительным малым и начал рисовать сюрреализм, сначала карандашом, потом акварелью, а в политехе уже начал рисовать маслом. Сначала было детальное срисовывание каких-то иностранных календарей "terrible" - страшноватого или эротического содержания - чудовища или девушки, а чаще и то и другое в одной композиции.

Родители очень напряжённо за всем этим наблюдали, особенно мама, – очень им не нравилось то, чем я занимаюсь. После армии стал продолжать эту деятельность, друзья и подруги привели меня в студию В.Я. Соболева, в которой я занимался уже через месяц после возвращения из армии. Соболев познакомил меня с творчеством В.С. Сорокина, после чего я перестал рисовать девушек и чудовищ, женился и принял решение о поступлении в художественное училище. К поступлению меня готовил тот же Соболев, но помимо его студии я занимался ещё в двух поскольку у меня не было за плечами никакого образования типа художественной школы или чего-то подобного. Одна из них - студия В.Н. Прусакова, которая была «рисовально-графического» уклона.

В те годы Владимир Прусаков считался одним из виртуозных рисовальщиков Липецка. Ещё я занимался в студии В.Н. Дёшина, в этой студии мы занимались исключительно композицией, ритмическим звучанием пятен, их сопоставимостью друг с другом, расстановкой фигур в пространстве. Мне же нравилось «красочное месиво», вытаскивание оттуда созвучных цветов. Я видел как ни у кого не получается, а у меня цвета «ложатся», начинают звучать. Живопись - это универсальный язык для выражения всего, каких угодно идей и мыслей, их реализации, воплощения. Точно так же как звуковых вибраций достаточно для того чтобы прочитать лекцию по термодинамике, биологии, геополитике или почитать стихи Пастернака. Также и живопись – это язык, который охватывает всё, только надо его освоить и начать в нём жить, чего я и добивался всю последующую жизнь.

— Я не настолько хорошо знаю физиологию и оптику, но у меня есть подозрение, что это как и музыкальный слух: у кого-то есть, у кого-то нет, но не надо забывать, что музыкальный слух также бывает врождённым, а бывает, что человека, который не обделён, можно «подразвить». Я думаю, что и с живописным зрением также. Возможно, оно изначально присуще каждому человеку, просто нужно его в себе почувствовать. Это сродни тому как папуаса заставляют пить кофе, а он не хочет, поскольку кофе горький и противный, а его потомки через два поколения уже не представляют своего утра без кофе. Нужно втянуться, почувствовать вкус.


Есть монохромная живопись. Один из моих любимых художников, он недавно умер, - Пьер Сулаж, его огромные ретроспективы были в Эрмитаже и Третьяковке десять лет назад. Картины три на четыре метра были написаны только чёрной краской, причём абстрактные, но глядя на них получаешь то самое ощущение живописной эмоции, которое ни с чем не спутаешь. Если живописец ослепнет, он всё равно сможет писать картины, потому что для живописи достаточно сумеречного зрения, «услышать» звучание пятна. Были примеры когда живописцу оперативным путём возвращают до 40% зрения и он сразу перестаёт «видеть» и писать – работы становятся плохими, неживописными, он «не попадает» как говорят живописцы. А может быть уже нет прежнего отчаяния, которое «продавливало» эмоцию вроде давилки для чеснока. Нужна какая-то боль, отчаяние, страдание – та самая давилка. А зрение – просто то самое сито, через которое нужно выдавить. Поэтому живопись обязательно содержит в себе драматургию, без которой живописи, собственно, и нет.

— Если ты пытаешься что-то сказать своим искусством, то вполне можно прилепить английское слово "message". Если ты переживаешь и выразил это через своё искусство, я даже сейчас не о живописи говорю, а о чём угодно, вот тебе и message – это то, что можно транслировать с помощью твоего искусства и делать это именно визуально, а не вербально. Термин «тотальная инсталляция» введён с лёгкой руки Ильи Кабакова лет двадцать назад. А я для себя решил, что если есть тотальная инсталляция, то должен быть тотальный перфоманс, тотальная графика, тотальная живопись, и я стал раздвигать эти пределы, отсюда и возникли опыты в самых разных направлениях. Это не только спортивный интерес, - это и внутренняя потребность – тотализироваться. И вот уже эти модели сами становятся и инструментами, и поверхностями.

— Это выход за рамки с последующим узакониванием этих рамок. А узаконивание нужно для того чтобы было опять из чего выходить. Я имею в виду не только творчество, живопись, а любую жизнедеятельность человека, интеллектуальную в том числе, - ты всё время выходишь за рамки. Находишь новые территории, застолбил их, - опять есть за какой предел выйти.

— Я прочитал несколько текстов о том, что древние пещеры обильно нашпигованы бодипринтами, совершенно спонтанными, дикими, может быть их делали подростки, может быть юродивые или перформеры выражаясь нашим языком. То есть помимо обычных сюжетов охоты, изображений зубров или кабанов, к которым мы привыкли, есть руки, попы, животы, ягодицы, ступни – и всё это в большом количестве. По свидетельству археологов, во всех древних пещерах обязательно есть нижний слой, где очень много бодипринтов.

С другой стороны, я всегда знал: как только ты берёшь краску, первое желание – что-нибудь оттиснуть, кого-нибудь намазать или самому намазаться, что-то отпечатать. И когда разговариваешь с любым живописцем, выясняется, что обязательно подобный смешной «скелетик в шкафу» имеется. Вопрос состоит не в наличии подобных изделий, а в их статусе. Это всегда было или баловство, или в древние времена что-то тяготеющее к шаманству. А в 1960 году Ив Кляйн превратил всё это в светское искусство: устроил публичную акцию с девушками, которые будучи накрашены синей краской, прижимались к вертикально повешенным большим листам бумаги, всё это повторялось многократно в разных публичных пространствах. И потом было очень много подобных опытов, в которых была не краска, а свет и светочувствительная бумага, у кого-то рельеф, у кого-то краска, а у кого-то фото-оттиск. Приём достаточно распространён, есть много примеров и в европейской, и в русской культуре, где-то всё ограничивается раскрашиванием тел и перформансом, а где-то это обязательное отпечатывание с последующим дорисовыванием.

— Интуитивно я всегда любил «записывать» свои или чужие старые холсты оставляя большие куски нижнего слоя, используя их энергетику и цветоносность. Я любил делать свои работы на газетах, обоях, журналах, каких-то текстах сохраняя буквы, отдельные слова и цветовые плоскости. Потом я познакомился с полимпсестами в исполнении других живописцев, в частности, с творчеством Андрея Красулина, который делал свои абстрактные и полуабстрактные оттиски и гравюры на рукописях Людмилы Улицкой (его жены). Я понял, что здесь таятся огромные возможности для творчества, тем более что есть общая тенденция, и слово из археологии перекочевало в искусствоведение.

Всегда новая жизнь накладывается на старую, не до конца уничтожая её, и старая жизнь всё равно проглядывает. Здесь как раз моделирование этой ситуации: когда старое «записываешь», оно всё равно продолжает существовать и диктовать свои законы. С другой стороны, ты понимаешь, что имеет место конфликт между старым, которое ты замазываешь, и новым. Их содержание может быть совершенно противоположным. Этот конфликт обостряет пространство – не плоскость физическую, а именно пространство, в котором ты работаешь, в том числе интеллектуальное. С другой стороны, зачастую возникает эстетическое желание не замазывать до конца красивую картиночку если тебе что-то в ней понравилось. Иными словами, полимпсест позволяет вести разнообразные интеллектуальные игры, в которых есть второй, третий, четвёртый смысловой слой не уходя от своего основного призвания (графика, скульптура или живопись).

— К музыке я шёл несколькими дорожками в разное время. Меломаном не был, но и равнодушным к музыке человеком никогда не был. С шестого класса я увлёкся, или меня «увлекли», классическим английским роком, от которого я сходил с ума как кот от валерьянки, слушал его на полной громкости сколь угодно долго пока родителей не было дома. Затем помимо классического рока я заинтересовался музыкальной классикой вообще и стал покупать пластинки, к примеру, Бетховена, и как раньше я пытался понять и почувствовать рок, так теперь я пытался слушать и понимать эту музыку. Первоначально это были Бетховен и Мендельсон, затем добавлялись другие вещи, ещё позже я познакомился с питерским роком. Но там меня прежде всего интересовала жёсткая социальная направленность текстов. Одно время я очень любил Егора Летова, в буквальном смысле не мог наслушаться. Мне казалось это чем-то таким, выходящим за грань, просто крышу сносило. Ещё 10-15 лет назад я обязательно работал под музыку, чаще всего это был Deep Purple или что-то из фортепианной классики. Потом это ушло, даже музыка стала раздражать если я не готов её слушать. Музыки в моей жизни стало меньше, я стал уходить от её постоянного прослушивания, но какие-то приоритеты остались и осталась история моего меломанства.

— Думаю, это свободное импровизационное движение, которое никогда не исчезнет. Музыкальный рисунок может меняться, а сама идея вечна.

— Гораздо громче музыки. Удивительно, когда люди её не слышат. Термин «звучание живописи» ввёл в моё обращение В.Я. Соболев, который нам говорил: «Это же надо слушать! Что ты пялишься, ты же ничего не видишь?!». Несмотря на то, что я очень далёк от поэзии, я понимаю, что поэтический язык с его ритмичностью схож с языком живописи. Потому поэзия непереводима на другие языки.

— На мой взгляд, это глубокое заблуждение. На самом деле, художественное мышление и мышление математическое очень близки. В этом вопросе меня никто не понимает, но я это осознаю очень чётко. Гуманитарий не в такой мере обладает возможностью мыслить абстрактными образами, ему нужна конкретика. Без конкретики гуманитарное образование обрушивается. Поэтому очень часто многие великие физики умели и любили рисовать, и много художников-живописцев пришли из физико-математических образовательных систем.

Я в Москве знаю многих великолепных живописцев, которые заканчивали именно технические вузы, к примеру, физтех или МГУ. Как раз они мне и говорили, что математическое образование и математическое мышление стало очень мощным инструментом для вживания в художественное мышление. Художественное мышление, прежде всего, основано на понимании различных пространств (именно во множественном числе) и их выстраивании.

Картина, любая, – это пространственная среда, пространство при этом вовсе не обязательно должно быть трёхмерным. Равно как и математическое мышление, прежде всего, основано на понимании что такое пространства – именно так, во множественном числе. Пространство в математике – это совокупность специально организованных элементов, равно как и композиция живописца. Специальные организованные элементы, и в математике, и в живописи, призваны транслировать определённые смыслы.

Я считаю, что курица - не птица, гуманитарка – не образование, - да не обидятся на меня гуманитарии, - поскольку все наши привычные представления разбиваются при столкновении с теми или иными открытиями в точных науках. Так, и в математике, и в физике, причём не в теоретической физике, а в реальной, «событийной», существуют ситуации, когда два противоположных смысла или две противоположные истины существуют одновременно. К примеру, свет одновременно является и потоком частиц, и электромагнитной волной. В квантовой физике подобная ситуация на каждом шагу. Лев Ландау описал случаи когда в одном и том же стакане одна и та же жидкость (вся в совокупности) вращалась в двух противоположных направлениях. В школе никто в это не вникает. А жизнь между тем гораздо богаче и многограннее всех установок и делений на правое и левое, чёрное и белое.

— Свобода – это осознание своего нравственного кодекса. Если брать более упрощённо, - это отсутствие строго регламентированного рабочего дня. Главное для меня – это когда занимаешься тем что любишь, а любишь то чем занимаешься. Очень рад, что у меня это получилось. У большинства, к сожалению, не так. Люди чертыхаясь идут на работу, отсиживают неделю ожидая когда наконец пойдём в лес жарить шашлыки и пить пиво. Получается, работа противная, а смысл сводится к поеданию шашлыков. Безусловно, любая дорога к художественному творческому проживанию идёт через острый конфликт с окружением, с родственниками. Так, моя мама до сих пор скрывает от соседей ,чем я занимаюсь, поскольку ей кажется это очень стыдным, и никакие публикации в прессе и передачи по ТВ её не убеждают в обратном.

— Есть некоторое количество людей, мнение которых мне важно. Несколько человек в Москве и несколько в Питере. Если один из этих людей прошёл мимо и ничего не сказал, я начинаю переживать и думать почему так произошло. Что касается более широкого круга, конечно, мне интересно их мнение, но я его использую не в прямом смысле. Я пытаюсь понять, кто передо мной и как он должен был отреагировать на этот раздражитель, сопоставляю с тем как он отреагировал на самом деле, и если это не совпадает, соответственно, пытаюсь понять в чём моя ошибка. Безусловно, в чём-то себя корректирую.

Всегда актуальна книга отзывов. Очень важна обратная, негативная реакция. Если она имеет место, значит, мы не будем больше апеллировать к этим людям. Зачем раздражать людей, если они из другого мира? Я считаю, что все миры равноценны, и каждый человек ценен безусловно. С другой стороны, мой дедушка, тоже Сергей Бугровский, рождённый со мной в один день, только в 1908 году, настоящий электрик, энергетик, инженер, в военное время был очень влиятельным специалистом южной России по энергетике, не чиновником, а именно специалистом. Так вот, его поведение сводилось к одному и тому же: все стригутся наголо, а я отпущу, все отпустили длинные волосы, буду стричься наголо, у всех клеши, значит буду носить дудки и наоборот. У всех синее, значит, буду носить оранжевое. То есть у него была идея антимоды для самого себя. А у меня, видимо, это распространилось на всё жизнеустройство.

— Состоянию научить невозможно либо для этого иногда требуются годы, это и чисто ремесленное умение (как умение пианиста, который не смотрит на клавиши), и понимание того что ты хочешь сделать – оно либо у тебя есть, либо нет. И так, собственно, во всех отраслях. У меня необходимое состояние включается когда начинаю, например, перевешивать картинки, смотришь, включилось. Алкоголь сейчас является для меня непреодолимым барьером. Если я с кем-то выпил чуть-чуть вина, я в течение суток не могу подойти к палитре – возникает полное отвращение к красочному замесу и полное отпадание этой части меня. В молодости я мог выпить, чтобы красить более развязно, но потом стал сталкиваться с тем, что то что было сделано в нетрезвом состоянии и казалось качественным, на трезвый глаз было полным «непопаданием», а потом уже на эмоциональном уровне стало возникать полное отторжение, поэтому я стал категорически избегать возлияний.

Вообще по своему опыту могу сказать, что всё очень индивидуально: у кого-то быстро с алкоголем, у кого-то быстро без алкоголя, у кого-то долго и муторно, причём опять же в одних случаях хорошо, в других плохо. Я знаю множество художников, которые очень тяжело и много работают над каждым сантиметром, я не совсем понимаю для чего это, но я уважаю их труд, тем более что некоторые из них делают очень сильные вещи в конечном итоге.